Часть 1
Часть 2
Музыка нашего детства
Как только отгремела война, нашу жизнь вошла музыка. Стоило кому-то вынести баян или заиграть радиоле, тут же приходили люди, и начинались танцы. На самодельных эстрадах заезжие артисты исполняли народные куплеты на побежденных фашистов типа:
Капусту с картошкой я очень люблю
Айн, цвай, драй...
У редких счастливчиков сохранились довоенные пластинки и патефоны. Слушать их собирались толпами…
Мальчишки пальцем крутили самодельные диски с пластинками. Появились первые отечественные радиоприемники «Балтика» и «Рекорд». Наряду с народной и военной музыкой звучали джазовые композиции, записанные еще в довоенные годы знаменитыми оркестрами Пола Уайтмена, Рэя Нобля, Джека Хилтона, Генри Холла, а также отечественными — Леонида Утесова, Александра Варламова, Виктора Кнушевицкого, песни запрещенных в то время Вертинского и Петра Лещенко.
Говорили, что в Брянске до войны были неплохие музыканты. Существовал даже женский семейный оркестр, игравший в кинотеатре. В нем играли чехи Борины и Стокласки. В пятидесятых годах в кинотеатре «Октябрь» перед сеансами играл небольшой ансамбль, в котором выделялись саксофонист Низяев и ударник Хасин. Особый интерес вызывал у публики Хасин. Он стучал на панцире черепахи, прикрепленном к барабану, или трещал на кастаньетах. Чтобы вытравить даже само понятие джаз, оркестры стали называть эстрадными. Вовсю развернулись глушилки в радиоэфире.
Саксофон объявили «буржуазным инструментом» и не разрешали на нем играть. Зато такие истинно джазовые инструменты как труба, тромбон, кларнет, считались почему-то «нормальными», а значит, безвредными для нашего строя. Леонид Утесов вспоминал, что один высокопоставленный вельможа советовал ему распрямить саксофоны, чтобы изгнать из них буржуазную форму...
Когда началась «холодная война», над соцлагерем опустился «железный занавес». Думаю, что определение «железный занавес» не совсем адекватно тому, что происходило на самом деле. Через железный занавес пусть ничего не видно, но хоть что-то слышно. А было-то много хуже: ничего не видно и ничего не слышно. Все, что находилось по ту сторону занавеса, называлось плохим и античеловечным, все, что по эту сторону, — прогрессивным и передовым.
Джаз объявили буржуазной культурой. С выпускаемых пластинок исчезли фокстроты и танго, их заменяли, как казалось тогдашним идеологам, созвучные соцкультуре вальсы, польки, краковяки, па-де-катры. В эфире с утра до ночи звучали частушки и арии из опер и оперетт.
Последним аргументом для защитников джаза был:
— А вы что, против Советской власти?
Крыть было нечем, так как за Советскую власть были все: не только любители джаза, но и партработники, алкоголики, возчики «треста очистки» и даже зэки. Тем более, что в «стране желтого дьявола» царили бесправие, разбой и расовая дискриминация. Исполнявшиеся в то время песни их нравов наводили ужас.
На Бродвее шумном чистил негр ботинки,
И в глазах у негра
Лишь зрачки блестят
Он влюбился в ножки
Тоненькой блондинки —
Машинистки Полли
Фирмы Джеймс-Уатт...
Дальше, естественно, шла крутая развязка с трагическим для негра исходом и душевным криком:
Мы тоже люди,
Мы тоже любим.
Хоть кожа черная у нас,
Но кровь красна!...
Песня вызывала справедливое возмущение и желание уничтожить на корню общество насилия и капитала.
Все эти представления были подорваны в 1957 году, когда в Москве прошел Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Поезда с участниками фестиваля шли через Брянск. Представителей стран соцдемократии пропускали днем, а поезда с «капиталистами» — далеко за полночь. Эти поезда шли по безлюдному пути через Вязьму и прибывали на Белорусский вокзал столицы. По перрону в Брянске сновали переодетые кэгэбэшники,отнимали сувениры и проспекты, прогоняли от вагонов. Но люди уже поняли: эти «капиталисты» такие же люди, правда, лучше одетые и более свободные. И негры не чистили ботинки, а чувствовали себя очень даже нормально. Музыка с фестиваля прорвалась во все уголки страны.
В Брянске на этот период приходится расцвет духовой музыки. В каждом районе, на каждом предприятии создали свои духовые оркестры. С появлением в городе А. Шустерова, имевшего диплом военного дирижера, духовые оркестры приобрели еще большую значимость, участвуя во всех мероприятиях. Шустеров обучал и руководил одновременно оркестрами завода дормаш, лесохозяйственного института, строительного техникума, дирижировал на танцах в парке. Естественно, руководить сводным оркестром на парадах поручалось тоже Шустерову. Когда он под трубный гром и барабанный бой проносил, чеканя шаг, свою монолитную фигуру, в такт его шагам подпрыгивала кумачовая правительственная трибуна со всеми стоящими на ней партийными и советскими «генералами». Шустеров пытался организовать и эстрадный оркестр в лесохозяйственном институте, но, видно, понял, что кроме неприятностей с этого ничего не получишь.Тем не менее, в лесохозяйственном институте в течение нескольких лет играл небольшой ансамбль в составе Б. Харчикова, Е. Сергеева, Н. Непомнящего, Э. Федорова, А. Борисенкова. Кроме концертов и танцевальных вечеров в своем институте мы много гастролировали по городу и области в составе институтской самодеятельности. Это был разгар борьбы с джазом и, естественно, со «стилягами».
Приходилось играть, соблюдая необходимую маскировку. Например, объявлялось, что исполняется пьеса прогрессивного негритянского (упаси Бог сказать — американского!) композитора, отдавшего жизнь в борьбе за классовую справедливость...Или еще что-нибудь в этом роде.
Особый восторг у публики вызывала песня «Стиляга» со словами:
Мы с подружкою видали —
Ходит парень молодой,
Как Наташа, или Галя.
Или Валя завитой.
Яркий галстук, туфли с кашей.
Стильный в клеточку костюм.
И на лбу его высоком
Нет следа высоких дум.
Толпа ликовала (особенно первые ряды) и подпевала в такт, не подозревая, что с этими дурацкими словами в их души проникал вирус, имя которому — джаз. В то же время организовал небольшой ансамбль Л. Климов. Ансамбль оказался бесхозным, а потому более смелым в выборе репертуара.Репетировать было негде. Одно время музицировали под трибуной стадиона «Динамо», в спортзале, на главпочтамте. Наконец, оркестр приютил клуб МВД (ныне клуб им. Дзержинского).
Однако и в клубе продержаться долго не удалось. Все кончилось на какой-то партийной конференции работников МВД, где директор попросил повеселить делегатов во время перерыва. Когда вошедшие в фойе партделегаты увидели улыбающуюся во всю площадь большого барабана рожу диснеевского Микки Мауса и модных молодых ребят вокруг, они стушевались. А первые же синкопированные джазовые аккорды вызвали шок, равный брошенной в толпу противотанковой гранате. Через минуту прибежал лишившийся дара речи директор клуба и выставил музыкантов.
В Бежице организовал джаз-оркестр С. Хайт. Этот оркестр играл во Дворце культуры машиностроителей и клубе «Строитель». В нем выделялись пианист А. Долгинов и саксофонист А. Корб, ставший впоследствии в Ленинграде профессиональным музыкантом. В 1957 году при клубе завода дормаш организовался эстрадный оркестр под управлением Е. Акуленко, собравший лучших музыкантов со всех районов города.
Заканчивалось время «хрущевской оттепели», которое у нас в провинции вроде бы и не начиналось. В музыке уже ничего не запрещалось, но ничего и не разрешалось. Даже танцевальный репертуар на каких-нибудь танцульках требовалось утверждать в отделах культуры. Вместо слова «фокстрот» или «свинг» следовало писать «быстрый танец», вместо «блюз» — «медленный танец». По радио запели новые соцшлягеры типа: «Здравствуй, земля целинная». В клубе завода дормаш оркестру были созданы более или менее сносные условия, приобретен инструмент. Благодаря директору клуба И. Яшину оркестр получил полную свободу в выборе репертуара. Оркестр имел довольно обширную концертную и танцевальную программы и собирал тысячные аудитории. Клуб заказал оркестрантам одинаковую форму. Даже на танцах музыканты держались солидно. На танцевальные вечера оркестр приходили слушать люди зрелого и даже пожилого возраста. Казалось, что у оркестра хорошие перспективы, но рано или поздно его должны были поставить на место. Чересчур он «вылезал» из общих стандартов. Повод нашелся.
23 февраля 1962 года во Дворце пионеров (ныне ТЮЗ) проходило городское торжественное собрание, посвященное Дню Советской Армии. После собрания, как обычно, был дан концерт. Естественно, два номер дормашевцев были согласованы с организаторами торжеств, прежде чем включены в программу. Это «Танец с саблями» Хачатуряна и «Фантазия на комсомольские песни». Зал принял эти два номера на бис. И оркестр без разрешения ведущего исполнил джазовую композицию «Праздник трубачей» с соло на ударной установке. Зал проводил оркестр долгой овацией. Когда счастливые оркестранты собирали инструменты за опустившимся занавесом, ударник Л. Кукуев громко и восторженно воскликнул: «Вот это мы дали по мозгам партийцам!»
— Кто сказал «дали партийцам по мозгам»? — дрожа от возмущения, полушепотом спросил ответственный за концерт работник райкома Семиохин, неожиданно появившийся за кулисами. Он тут же без тени сомнения подбежал ко мне.
— Это он сказал? Подождите, с вами мы еще разберемся!
Я был единственный из оркестрантов, кого Семиохин знал по совместной учебе в институте. В то время в любом учреждении (тем более в вузе) было два типа людей. Одни «грызли науку», сочиняли стихи, играли или пели, занимались спортом, коллекционировали, рыбачили или увлекались искусством. Другие «разбирались» с ними. И чем больше и круче были разборки, тем виднее и заметнее рос их авторитет. Этими «разборщиками» в основном и пополнялись советские, партийные, комсомольские органы и службы МВД и КГБ. Через неделю в клубе завода дормаш состоялось собрание. На него прибыла секретарь Советского райкома КПСС В. Стельмах. Кроме «сопровождавших ее лиц» на собрание явились представители парткома, профкома и комитета ВЛКСМ завода. Но произошел конфуз.
Вместо ожидаемых противников пролетарской культуры в оркестре в основном оказались представители этого самого пролетариата: Е. Акуленко—слесарь, Я. Стокласка — разметчик, А. Дашанов — токарь завода дормаш, Л. Кукуев и В. Новиков — слесари вагонного депо, работник мясокомбината Н. Зудилкин, фрезеровщик завода «Металлист» Ю. Аллилуев, строитель С. Хайт. И только трое выглядели недостаточно чистыми с точки зрения пролетарской принадлежности — инженеры В. Осин, Г. Мацкевич и Н. Непомнящий. Разбора не получилось. Более того, были высказаны нелицеприятные слова в адрес «контролеров» от искусства, которые сами не могут отличить «дома Жора» от «до мажора».
Стельмах в заключительном слове пообещала всестороннюю помощь и поддержку, извинялась за неправильно понятую суть оркестра и благодарила за большую работу «на пользу городу».
Помощь оркестру была оказана более чем оперативно. Через несколько дней из штатного расписания изъяли должность руководителя оркестра. Сократили, а затем и вовсе прикрыли танцевальные вечера, пусть небольшой, но единственный источник доходов музыкантов. Тогда оркестр всем составом покинул Советский район и перешел в Фокинский, во Дворец культуры железнодорожников им. Ленина.
...Интересно было бы послушать неистовых борцов с джазом, многие из которых здравствуют и поныне. Как же они терпят теперь на сценах беспредел полуголых пиратов Маленькие искорки джаза все еще теплятся. И у нас в Брянске еще играет (довольно неплохо) джаз-оркестр под управлением Б. Мирзояна. Вот только знают его плохо и выступает он редко...
Про "черную кожу и красную кровь" песня Леонида Утесова "Негритянская любовь"
В этой Ленинградской кинохронике 1956 года, начиная с 1:51, участники художественной самодеятельности городского управления милиции исполняют песню "Стиляга"
И, в качестве примера, несколько запрещенных в то время песен:
"Ничего не знаю"
Исполнитель: Евгений/Евгениуш Бодо (Богдан Эжен Жюно) в сопровождении Львовского теа-джаз оркестра п/у Г. Варса
Музыка: Генрих Варс
Стихи: Феликс Рефрен (Феликс Конарский)
"Ковбойская"
Исполнители: П. Гофман, Л. Маркович и Ю. Благов в сопровождении джаз-оркестра п/у Эдди Рознера
Музыка: Альберт Гаррис
Стихи: Юрий Цейтлин
Ну и знаменитый "Поезд на Чаттанугу" из кинофильма "Серенада Солнечной долины" в исполнении легендарного оркестра Гленна Миллера
"Кстати, безобидная песня оказалась" (с)
Часть 2
Музыка нашего детства
Как только отгремела война, нашу жизнь вошла музыка. Стоило кому-то вынести баян или заиграть радиоле, тут же приходили люди, и начинались танцы. На самодельных эстрадах заезжие артисты исполняли народные куплеты на побежденных фашистов типа:
Капусту с картошкой я очень люблю
Айн, цвай, драй...
У редких счастливчиков сохранились довоенные пластинки и патефоны. Слушать их собирались толпами…
Мальчишки пальцем крутили самодельные диски с пластинками. Появились первые отечественные радиоприемники «Балтика» и «Рекорд». Наряду с народной и военной музыкой звучали джазовые композиции, записанные еще в довоенные годы знаменитыми оркестрами Пола Уайтмена, Рэя Нобля, Джека Хилтона, Генри Холла, а также отечественными — Леонида Утесова, Александра Варламова, Виктора Кнушевицкого, песни запрещенных в то время Вертинского и Петра Лещенко.
Говорили, что в Брянске до войны были неплохие музыканты. Существовал даже женский семейный оркестр, игравший в кинотеатре. В нем играли чехи Борины и Стокласки. В пятидесятых годах в кинотеатре «Октябрь» перед сеансами играл небольшой ансамбль, в котором выделялись саксофонист Низяев и ударник Хасин. Особый интерес вызывал у публики Хасин. Он стучал на панцире черепахи, прикрепленном к барабану, или трещал на кастаньетах. Чтобы вытравить даже само понятие джаз, оркестры стали называть эстрадными. Вовсю развернулись глушилки в радиоэфире.
Саксофон объявили «буржуазным инструментом» и не разрешали на нем играть. Зато такие истинно джазовые инструменты как труба, тромбон, кларнет, считались почему-то «нормальными», а значит, безвредными для нашего строя. Леонид Утесов вспоминал, что один высокопоставленный вельможа советовал ему распрямить саксофоны, чтобы изгнать из них буржуазную форму...
Когда началась «холодная война», над соцлагерем опустился «железный занавес». Думаю, что определение «железный занавес» не совсем адекватно тому, что происходило на самом деле. Через железный занавес пусть ничего не видно, но хоть что-то слышно. А было-то много хуже: ничего не видно и ничего не слышно. Все, что находилось по ту сторону занавеса, называлось плохим и античеловечным, все, что по эту сторону, — прогрессивным и передовым.
Джаз объявили буржуазной культурой. С выпускаемых пластинок исчезли фокстроты и танго, их заменяли, как казалось тогдашним идеологам, созвучные соцкультуре вальсы, польки, краковяки, па-де-катры. В эфире с утра до ночи звучали частушки и арии из опер и оперетт.
Последним аргументом для защитников джаза был:
— А вы что, против Советской власти?
Крыть было нечем, так как за Советскую власть были все: не только любители джаза, но и партработники, алкоголики, возчики «треста очистки» и даже зэки. Тем более, что в «стране желтого дьявола» царили бесправие, разбой и расовая дискриминация. Исполнявшиеся в то время песни их нравов наводили ужас.
На Бродвее шумном чистил негр ботинки,
И в глазах у негра
Лишь зрачки блестят
Он влюбился в ножки
Тоненькой блондинки —
Машинистки Полли
Фирмы Джеймс-Уатт...
Дальше, естественно, шла крутая развязка с трагическим для негра исходом и душевным криком:
Мы тоже люди,
Мы тоже любим.
Хоть кожа черная у нас,
Но кровь красна!...
Песня вызывала справедливое возмущение и желание уничтожить на корню общество насилия и капитала.
Все эти представления были подорваны в 1957 году, когда в Москве прошел Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Поезда с участниками фестиваля шли через Брянск. Представителей стран соцдемократии пропускали днем, а поезда с «капиталистами» — далеко за полночь. Эти поезда шли по безлюдному пути через Вязьму и прибывали на Белорусский вокзал столицы. По перрону в Брянске сновали переодетые кэгэбэшники,отнимали сувениры и проспекты, прогоняли от вагонов. Но люди уже поняли: эти «капиталисты» такие же люди, правда, лучше одетые и более свободные. И негры не чистили ботинки, а чувствовали себя очень даже нормально. Музыка с фестиваля прорвалась во все уголки страны.
В Брянске на этот период приходится расцвет духовой музыки. В каждом районе, на каждом предприятии создали свои духовые оркестры. С появлением в городе А. Шустерова, имевшего диплом военного дирижера, духовые оркестры приобрели еще большую значимость, участвуя во всех мероприятиях. Шустеров обучал и руководил одновременно оркестрами завода дормаш, лесохозяйственного института, строительного техникума, дирижировал на танцах в парке. Естественно, руководить сводным оркестром на парадах поручалось тоже Шустерову. Когда он под трубный гром и барабанный бой проносил, чеканя шаг, свою монолитную фигуру, в такт его шагам подпрыгивала кумачовая правительственная трибуна со всеми стоящими на ней партийными и советскими «генералами». Шустеров пытался организовать и эстрадный оркестр в лесохозяйственном институте, но, видно, понял, что кроме неприятностей с этого ничего не получишь.Тем не менее, в лесохозяйственном институте в течение нескольких лет играл небольшой ансамбль в составе Б. Харчикова, Е. Сергеева, Н. Непомнящего, Э. Федорова, А. Борисенкова. Кроме концертов и танцевальных вечеров в своем институте мы много гастролировали по городу и области в составе институтской самодеятельности. Это был разгар борьбы с джазом и, естественно, со «стилягами».
Приходилось играть, соблюдая необходимую маскировку. Например, объявлялось, что исполняется пьеса прогрессивного негритянского (упаси Бог сказать — американского!) композитора, отдавшего жизнь в борьбе за классовую справедливость...Или еще что-нибудь в этом роде.
Особый восторг у публики вызывала песня «Стиляга» со словами:
Мы с подружкою видали —
Ходит парень молодой,
Как Наташа, или Галя.
Или Валя завитой.
Яркий галстук, туфли с кашей.
Стильный в клеточку костюм.
И на лбу его высоком
Нет следа высоких дум.
Толпа ликовала (особенно первые ряды) и подпевала в такт, не подозревая, что с этими дурацкими словами в их души проникал вирус, имя которому — джаз. В то же время организовал небольшой ансамбль Л. Климов. Ансамбль оказался бесхозным, а потому более смелым в выборе репертуара.Репетировать было негде. Одно время музицировали под трибуной стадиона «Динамо», в спортзале, на главпочтамте. Наконец, оркестр приютил клуб МВД (ныне клуб им. Дзержинского).
Однако и в клубе продержаться долго не удалось. Все кончилось на какой-то партийной конференции работников МВД, где директор попросил повеселить делегатов во время перерыва. Когда вошедшие в фойе партделегаты увидели улыбающуюся во всю площадь большого барабана рожу диснеевского Микки Мауса и модных молодых ребят вокруг, они стушевались. А первые же синкопированные джазовые аккорды вызвали шок, равный брошенной в толпу противотанковой гранате. Через минуту прибежал лишившийся дара речи директор клуба и выставил музыкантов.
В Бежице организовал джаз-оркестр С. Хайт. Этот оркестр играл во Дворце культуры машиностроителей и клубе «Строитель». В нем выделялись пианист А. Долгинов и саксофонист А. Корб, ставший впоследствии в Ленинграде профессиональным музыкантом. В 1957 году при клубе завода дормаш организовался эстрадный оркестр под управлением Е. Акуленко, собравший лучших музыкантов со всех районов города.
Заканчивалось время «хрущевской оттепели», которое у нас в провинции вроде бы и не начиналось. В музыке уже ничего не запрещалось, но ничего и не разрешалось. Даже танцевальный репертуар на каких-нибудь танцульках требовалось утверждать в отделах культуры. Вместо слова «фокстрот» или «свинг» следовало писать «быстрый танец», вместо «блюз» — «медленный танец». По радио запели новые соцшлягеры типа: «Здравствуй, земля целинная». В клубе завода дормаш оркестру были созданы более или менее сносные условия, приобретен инструмент. Благодаря директору клуба И. Яшину оркестр получил полную свободу в выборе репертуара. Оркестр имел довольно обширную концертную и танцевальную программы и собирал тысячные аудитории. Клуб заказал оркестрантам одинаковую форму. Даже на танцах музыканты держались солидно. На танцевальные вечера оркестр приходили слушать люди зрелого и даже пожилого возраста. Казалось, что у оркестра хорошие перспективы, но рано или поздно его должны были поставить на место. Чересчур он «вылезал» из общих стандартов. Повод нашелся.
23 февраля 1962 года во Дворце пионеров (ныне ТЮЗ) проходило городское торжественное собрание, посвященное Дню Советской Армии. После собрания, как обычно, был дан концерт. Естественно, два номер дормашевцев были согласованы с организаторами торжеств, прежде чем включены в программу. Это «Танец с саблями» Хачатуряна и «Фантазия на комсомольские песни». Зал принял эти два номера на бис. И оркестр без разрешения ведущего исполнил джазовую композицию «Праздник трубачей» с соло на ударной установке. Зал проводил оркестр долгой овацией. Когда счастливые оркестранты собирали инструменты за опустившимся занавесом, ударник Л. Кукуев громко и восторженно воскликнул: «Вот это мы дали по мозгам партийцам!»
— Кто сказал «дали партийцам по мозгам»? — дрожа от возмущения, полушепотом спросил ответственный за концерт работник райкома Семиохин, неожиданно появившийся за кулисами. Он тут же без тени сомнения подбежал ко мне.
— Это он сказал? Подождите, с вами мы еще разберемся!
Я был единственный из оркестрантов, кого Семиохин знал по совместной учебе в институте. В то время в любом учреждении (тем более в вузе) было два типа людей. Одни «грызли науку», сочиняли стихи, играли или пели, занимались спортом, коллекционировали, рыбачили или увлекались искусством. Другие «разбирались» с ними. И чем больше и круче были разборки, тем виднее и заметнее рос их авторитет. Этими «разборщиками» в основном и пополнялись советские, партийные, комсомольские органы и службы МВД и КГБ. Через неделю в клубе завода дормаш состоялось собрание. На него прибыла секретарь Советского райкома КПСС В. Стельмах. Кроме «сопровождавших ее лиц» на собрание явились представители парткома, профкома и комитета ВЛКСМ завода. Но произошел конфуз.
Вместо ожидаемых противников пролетарской культуры в оркестре в основном оказались представители этого самого пролетариата: Е. Акуленко—слесарь, Я. Стокласка — разметчик, А. Дашанов — токарь завода дормаш, Л. Кукуев и В. Новиков — слесари вагонного депо, работник мясокомбината Н. Зудилкин, фрезеровщик завода «Металлист» Ю. Аллилуев, строитель С. Хайт. И только трое выглядели недостаточно чистыми с точки зрения пролетарской принадлежности — инженеры В. Осин, Г. Мацкевич и Н. Непомнящий. Разбора не получилось. Более того, были высказаны нелицеприятные слова в адрес «контролеров» от искусства, которые сами не могут отличить «дома Жора» от «до мажора».
Стельмах в заключительном слове пообещала всестороннюю помощь и поддержку, извинялась за неправильно понятую суть оркестра и благодарила за большую работу «на пользу городу».
Помощь оркестру была оказана более чем оперативно. Через несколько дней из штатного расписания изъяли должность руководителя оркестра. Сократили, а затем и вовсе прикрыли танцевальные вечера, пусть небольшой, но единственный источник доходов музыкантов. Тогда оркестр всем составом покинул Советский район и перешел в Фокинский, во Дворец культуры железнодорожников им. Ленина.
...Интересно было бы послушать неистовых борцов с джазом, многие из которых здравствуют и поныне. Как же они терпят теперь на сценах беспредел полуголых пиратов Маленькие искорки джаза все еще теплятся. И у нас в Брянске еще играет (довольно неплохо) джаз-оркестр под управлением Б. Мирзояна. Вот только знают его плохо и выступает он редко...
Н. Непомнящий
Статья напечатана в газете "Брянское время" № 27, 1992 г.
P.S. Непозволительно было бы, публикуя статью о музыке, не воспользоваться современными мультимедийными технологиями.
Ниже привожу записи песен, упоминаемых в статье.
Песня о расовой дискриминации "На Бродвее шумном" в исполнении группы "Запрещенные барабанщики"
P.S. Непозволительно было бы, публикуя статью о музыке, не воспользоваться современными мультимедийными технологиями.
Ниже привожу записи песен, упоминаемых в статье.
Песня о расовой дискриминации "На Бродвее шумном" в исполнении группы "Запрещенные барабанщики"
Про "черную кожу и красную кровь" песня Леонида Утесова "Негритянская любовь"
В этой Ленинградской кинохронике 1956 года, начиная с 1:51, участники художественной самодеятельности городского управления милиции исполняют песню "Стиляга"
И, в качестве примера, несколько запрещенных в то время песен:
"Ничего не знаю"
Исполнитель: Евгений/Евгениуш Бодо (Богдан Эжен Жюно) в сопровождении Львовского теа-джаз оркестра п/у Г. Варса
Музыка: Генрих Варс
Стихи: Феликс Рефрен (Феликс Конарский)
"Ковбойская"
Исполнители: П. Гофман, Л. Маркович и Ю. Благов в сопровождении джаз-оркестра п/у Эдди Рознера
Музыка: Альберт Гаррис
Стихи: Юрий Цейтлин
Ну и знаменитый "Поезд на Чаттанугу" из кинофильма "Серенада Солнечной долины" в исполнении легендарного оркестра Гленна Миллера
"Кстати, безобидная песня оказалась" (с)
Комментариев нет:
Отправить комментарий