11 октября 1960 года закончился один из самых громких судебных процессов в истории Брянска. На скамье подсудимых оказались десять молодых людей. Двое из них были осуждены на 10 лет лишения свободы, остальные получили от года до трёх.
Процесс этот получил название "Дело брянских стиляг-насильников из "Божьей коровки".
Местные газеты, за год до этого полностью замолчавшие трагедию, случившуюся в кинотеатре "Октябрь", на этот раз оторвались, как говорится, по полной. На протяжении нескольких недель, пока шел суд и приговор еще не был вынесен, "Брянский рабочий" и "Брянский комсомолец" перехватывали друг у друга пальму первенства в деле клеймения позором не только подсудимых, но и свидетелей, родителей, друзей, вообще всякого, кто мало-мальски был знаком с обвиняемыми. Страницы местных газет пестрели гневными заголовками писем от возмущенных комсомольцев, колхозников и "рабочих бригад, борющихся за звание коммунистических", а журналисты соревновались друг с другом в подборе наиболее оскорбительных эпитетов по отношению ко всем фигурантам дела.
У меня накопилось достаточно много газетных статей по этой теме, которые я буду постепенно публиковать. Начну с воспоминаний незаменимого Наума Непомнящего, ставшего своего рода летописцем истории послевоенного Брянска.
Ужасы нашего городка: "Божья коровка"
("Брянское время", № 4, 2003 г.)
Спросите любого пожилого брянца, что такое «Божья коровка», и вам поведают: была в конце 50-х в нашем городе банда стиляг и насильников, попавшая в итоге на скамью подсудимых.
Да, «Божья коровка» действительно была создана. Создана для... хохмы.
Надо совершить экскурс в историю, чтобы представить себе обстановку, в которой велась борьба со стилягами. Уж что-что, а бороться у нас умели. Само общество было настроено на борьбу с инакомыслием, даже если это инакомыслие выражалось в неприятии одобренных партией музыки, моды и прочего.
Началось с того, что в середине 50-х годов прошлого века провозгласили поход против джаза. Ведь джаз - порождение Америки, а Америка - поджигатель войны. «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст!» И если на отечественных пластинках раньше фигурировало слово «джаз», то теперь было придумано альтернативное и идеологически выдержанное - «эстрадный оркестр». Джазовые оркестры Утесова, Цфасмана, Кнушевицкого, Рознера стали именоваться «эстрадными».
О первых стилягах мы узнали из прессы. Особенно усердствовали «Крокодил» и «Комсомолка». Возмущение стилягами было всеобщим и не уступало по накалу борьбе с поджигателями войны. Еще бы, стиляги посмели сбросить с голов почти священные кепки-восьмиклинки и шапки-ушанки и ходить даже зимой без головных уборов! Более того, вместо причесок бокс, полубокс, полька и чубчик они стали стричься «под Тарзана» и носить набриолиненные коки. А что за наряды нацепили на себя стиляги! Юноши напялили узкие брюки, девицы - укороченные юбки, да еще из цветного материала...
Печатные органы выливали на стиляг ушаты грязи. Даже с эстрады пелись такие куплеты:
..Яркий галстук с обезьяной.
Стильный в клеточку костюм,
А на лбу его высоком
Нет следа высоких дум.
Ты его, подружка, не ругай.
Может, он заморский попугай,
Может, когда маленьким он был,
Папа его на пол уронил.
Или болен он, бедняга,
Или просто-напросто стиляга!..
Первым появился в Брянске в стиляжьем наряде приехавший на зимние каникулы из столицы Эдик Шишлянников - Шиш. На нем было короткополое серое буклевое пальто, ярко-красный мохеровый шарф, черные боты «прощай молодость» с металлической застежкой спереди и шапка-боярка. За ним бегали мальчишки и забрасывали снежками. «Боярин, стиляга!» - неслось вдогонку. Более того, Шиш носил еще узкие песочного цвета брюки, однобортный пиджак и тупоносые туфли на толстой подошве!
После отъезда Шиша многие бросились суживать брюки, шить однобортные пиджаки и заводить длинные прически. И тут словно прорвало. В киосках появились журналы и газеты из демократических стран, а на экранах кинотеатров итальянские, французские, бельгийские, немецкие фильмы. И оказалось, что там живут такие же люди, решающие те же проблемы...
Молодежь из центра Брянска стала кучковаться на улицах. На танцы ходить не хотелось - там царствовал комсомол. Ресторан в городе был один, абсолютному большинству он был не по карману, ходили туда в основном офицеры. Поэтому собирались на квартирах у тех, кто имел приемники, и слушали джаз. Случайно в подвале дома, где жил Митька Иванов (напротив КГБ!), обнаружили противоатомное убежище. К нашему удивлению, герметичная металлическая дверь открылась легко... Убежище было отапливаемым, имело освещение и многочисленные помещения и ходы, ведущие в сторону КГБ, обкома и других стратегических объектов.
Мы не стали открывать другие двери, а обустроили два ближних помещения. Принесли из сквера пару скамеек, подобрали на свалке ломаный конторский стол. Митька Иванов разрисовал стены диснеевскими героями, кто-то притащил старенький приемник, и в убежище сквозь хрипы простуженного эфира зазвучал джаз... Летом же нашими местами обитания были стадион и пляжи.
Вскоре мы увидели и первых иностранцев, да еще и капиталистов! Дело в том, что поезда с участниками Московского фестиваля молодежи и студентов 1957 года шли через Брянск. Демократов везли днем, капиталистов - далеко за полночь. Мы встречали и тех и других. Особенно невероятная встреча произошла с канадцами. Мы на корявом английском приветствовали показавшегося в тамбуре парня.
- Яка станция, хлопцы? - на чисто хохляцком спросил он.
Мы опешили, а канадец уже орал басом: «Петро, Микола, Кыив проспалы! Выходьте, Брянск».
Из вагона стали выходить заспанные канадцы с балалайками и гармошками, и над перроном разнеслась мелодия «Светит месяц». Вокруг сновали переодетые оперативники, отнимали проспекты и сувениры...
После Московского фестиваля стиляги появились на улицах еще в большем количестве. Комсомол мобилизовал силы. Город украсили «Витрины сатиры» и прочая настенная агитация. Засуетились комсомольские патрули и бригадмильцы. Каждый более или менее приличный город считал своим долгом провести показательный процесс над «узкобрючниками». В Москве разоблачили какую-то «Голубую кобылу» и судили фарцовщиков. То же самое в Воронеже, Ленинграде и других университетских центрах.
Вот в это время и заговорили о «Божьей коровке» в Брянске.
Однажды Боря Шварц, неоднократный чемпион области по вольной борьбе в тяжелом весе, поведал, что с ним в ПТУ учится непризнанный поэт Сева С. Сева обил пороги всех брянских газет, но нигде толку не добился, очень озлобился и даже написал эпиграммы на редакторов и комсомольских вожаков.
Возникла идея сообщить Севе о городской литературно-террористической организации, имеющей связи с заграницей и помогающей становлению молодых талантов. Все тогда были увлечены романами Ильфа и Петрова, и вот по аналогии с легендарным «Союзом Меча и Орала» была придумана «Божья коровка».
На следующий же день организовали встречу с Севой. Перед ним предстали члены новоиспеченного общества: Митька Иванов, Вовка Кузьменко (Канцлер), Юрка Николаев, Юрка Бабушкин, Юрка Михайлов, Вовка А. (Аф), Вовка М. (Боб), Соломон Б. (Сэм), Толик Веселков (Толян), Вовка Веселков (Кава), Вовка Плавинский (Марта), Вовка Цурков (Цурик), Шурик З. (Джон) и другие. Сева притащил с собой тетрадку стихов и ознакомил «заговорщиков» со своим творчеством. Стихи оказались довольно топорными, хотя и патриотичными. Основной тематикой была борьба за мир и модная тогда советско-индийская дружба. Что-то вроде:
Хинди-русси бхай, бхай!
Выкусите, колонизаторы!
А если не нравится,
Можете с жалобой
К дяде Сэму отправиться!..
Услышав восторженные отзывы, Сева с радостью передал нам тетрадь, над которой компания пару дней хохотала. Однако на следующей встрече все снова были серьезны и предложили ему вступить в организацию: мол, только в этом случае напечатают «за бугром». Но для вступления в ряды нужно пройти испытательный срок и выполнить несколько контрольных заданий. Сева согласился - чего не сделаешь ради славы!
Тогда Севу представили якобы прибывшему специально для личного знакомства «резиденту». В качестве резидента выступал приехавший из Ленинграда студент иняза Генка Каган. Каган нес какую-то ахинею на смеси английского, немецкого и еврейского языков. Эту абракадабру переводил Кава. Сева проникся таким уважением к «резиденту», что стал во фрунт и чеканил ответы, как царский офицер перед императором.
Для вступления в организацию Севе предлагалось: пробежать 100-метровку за 14 секунд, подтянуться 12 раз на перекладине, забить гол в регби и совершить подвиг.
В следующие дни можно было наблюдать, как по дорожкам стадиона «Динамо» в закатанных до колен брючинах носится очкастый исполин с секундомером в руке, подбадриваемый группой «узкобрючников». Через пару недель Джой (такую подпольную кличку носил теперь Сева) одолел-таки зачетный рубеж в 14 секунд. С подтягиванием дела шли похуже, но и тут намечался прогресс.
Сложнее было с регби. Конечно, регби это только называлось. На снежкинском пляже из кочек ставились «ворота». Мяч можно было вести ногами, руками, хоть зубами. Силовые приемы ничем не ограничивались. После такой игры все ходили в синяках, шишках, с вывихами и прочими увечьями. Со стороны игра напоминала коллективную драку. После того как Джой побывал в паре схваток, его собирали по частям. И было решено: хотя Джой не совершил еще положенного подвига (забраться по пожарной лестнице на крышу школы № 2 и крикнуть «Да здравствует свобода!»), его можно принять в организацию экстерном.
Прием проходил по классическому сценарию ковбойских боевиков. На пустыре перед строем Джой торжественно прочитал переделанную клятву молодогвардейцев. Затем ему был вручен вырезанный Митькой Ивановым из консервной банки значок (божья коровка величиной со спичечный коробок), который надлежало носить под лацканом пиджака. Церемония закончилась торжественным распитием бутылки плодово-ягодного вина.
После этого Джою доверили принять участие в диверсии по подрыву моста через Нижний Судок. На ящике из-под конфет был изображен череп с костями и надпись «Взрывоопасно». В ящик положили пару кирпичей и заведенный старый будильник. Когда темной ночью группа «подрывников» спустилась в овраг, было сымитировано появление милиции, и все разбежались. Понимая, что игра зашла уже далеко, улику (ящик с кирпичами) уничтожили...
На этом «Божья коровка» прекратила свое существование.
Кончилось лето, иногородние студенты разъехались, местные тоже приступили к учебе и работе. Однако слухи о какой-то молодежной организации наполнили город. С Джоем больше старались не встречаться, тем более что он все время требовал, чтобы ему выдали оружие или взрывчатку Видимо, он побывал в органах и получил там задание «изобличить».
...Лет через пять «узкобрючников», правда, никакого отношения к «Божьей коровке» не имевших, все-таки судили. За какие-то хулиганские проступки, а также за то, что они пили вино, танцевали и – о, ужас! - ездили на такси. Но так или иначе «общественное мнение» было удовлетворено: «гнойник на здоровом теле юности города вскрыт».
Самое смешное в этой истории то, что в так называемой «Божьей коровке» не было ни одной девушки, юноши еще не курили, водку не пили категорически, да и к вину только еще приучались...
P.S. На самом деле Наум Аронович немного ошибся, утверждая, что судили людей, не имеющих никакого отношения к этой первой "потешной" "Божьей коровке". Двое из перечисленных им участников этой организации получили сроки, один был братом осужденного и еще один проходил по делу в качестве свидетеля. Горе-поэт Сева С. был предан так называемому суду общественности.
Поэтому их фамилии, а также фамилии всех, кто в процессе рассмотрения дела был подвергнут остракизму, я приводить не буду.
Процесс этот получил название "Дело брянских стиляг-насильников из "Божьей коровки".
Местные газеты, за год до этого полностью замолчавшие трагедию, случившуюся в кинотеатре "Октябрь", на этот раз оторвались, как говорится, по полной. На протяжении нескольких недель, пока шел суд и приговор еще не был вынесен, "Брянский рабочий" и "Брянский комсомолец" перехватывали друг у друга пальму первенства в деле клеймения позором не только подсудимых, но и свидетелей, родителей, друзей, вообще всякого, кто мало-мальски был знаком с обвиняемыми. Страницы местных газет пестрели гневными заголовками писем от возмущенных комсомольцев, колхозников и "рабочих бригад, борющихся за звание коммунистических", а журналисты соревновались друг с другом в подборе наиболее оскорбительных эпитетов по отношению ко всем фигурантам дела.
У меня накопилось достаточно много газетных статей по этой теме, которые я буду постепенно публиковать. Начну с воспоминаний незаменимого Наума Непомнящего, ставшего своего рода летописцем истории послевоенного Брянска.
Ужасы нашего городка: "Божья коровка"
("Брянское время", № 4, 2003 г.)
Спросите любого пожилого брянца, что такое «Божья коровка», и вам поведают: была в конце 50-х в нашем городе банда стиляг и насильников, попавшая в итоге на скамью подсудимых.
Да, «Божья коровка» действительно была создана. Создана для... хохмы.
Надо совершить экскурс в историю, чтобы представить себе обстановку, в которой велась борьба со стилягами. Уж что-что, а бороться у нас умели. Само общество было настроено на борьбу с инакомыслием, даже если это инакомыслие выражалось в неприятии одобренных партией музыки, моды и прочего.
Началось с того, что в середине 50-х годов прошлого века провозгласили поход против джаза. Ведь джаз - порождение Америки, а Америка - поджигатель войны. «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст!» И если на отечественных пластинках раньше фигурировало слово «джаз», то теперь было придумано альтернативное и идеологически выдержанное - «эстрадный оркестр». Джазовые оркестры Утесова, Цфасмана, Кнушевицкого, Рознера стали именоваться «эстрадными».
О первых стилягах мы узнали из прессы. Особенно усердствовали «Крокодил» и «Комсомолка». Возмущение стилягами было всеобщим и не уступало по накалу борьбе с поджигателями войны. Еще бы, стиляги посмели сбросить с голов почти священные кепки-восьмиклинки и шапки-ушанки и ходить даже зимой без головных уборов! Более того, вместо причесок бокс, полубокс, полька и чубчик они стали стричься «под Тарзана» и носить набриолиненные коки. А что за наряды нацепили на себя стиляги! Юноши напялили узкие брюки, девицы - укороченные юбки, да еще из цветного материала...
Печатные органы выливали на стиляг ушаты грязи. Даже с эстрады пелись такие куплеты:
..Яркий галстук с обезьяной.
Стильный в клеточку костюм,
А на лбу его высоком
Нет следа высоких дум.
Ты его, подружка, не ругай.
Может, он заморский попугай,
Может, когда маленьким он был,
Папа его на пол уронил.
Или болен он, бедняга,
Или просто-напросто стиляга!..
Первым появился в Брянске в стиляжьем наряде приехавший на зимние каникулы из столицы Эдик Шишлянников - Шиш. На нем было короткополое серое буклевое пальто, ярко-красный мохеровый шарф, черные боты «прощай молодость» с металлической застежкой спереди и шапка-боярка. За ним бегали мальчишки и забрасывали снежками. «Боярин, стиляга!» - неслось вдогонку. Более того, Шиш носил еще узкие песочного цвета брюки, однобортный пиджак и тупоносые туфли на толстой подошве!
После отъезда Шиша многие бросились суживать брюки, шить однобортные пиджаки и заводить длинные прически. И тут словно прорвало. В киосках появились журналы и газеты из демократических стран, а на экранах кинотеатров итальянские, французские, бельгийские, немецкие фильмы. И оказалось, что там живут такие же люди, решающие те же проблемы...
Молодежь из центра Брянска стала кучковаться на улицах. На танцы ходить не хотелось - там царствовал комсомол. Ресторан в городе был один, абсолютному большинству он был не по карману, ходили туда в основном офицеры. Поэтому собирались на квартирах у тех, кто имел приемники, и слушали джаз. Случайно в подвале дома, где жил Митька Иванов (напротив КГБ!), обнаружили противоатомное убежище. К нашему удивлению, герметичная металлическая дверь открылась легко... Убежище было отапливаемым, имело освещение и многочисленные помещения и ходы, ведущие в сторону КГБ, обкома и других стратегических объектов.
Мы не стали открывать другие двери, а обустроили два ближних помещения. Принесли из сквера пару скамеек, подобрали на свалке ломаный конторский стол. Митька Иванов разрисовал стены диснеевскими героями, кто-то притащил старенький приемник, и в убежище сквозь хрипы простуженного эфира зазвучал джаз... Летом же нашими местами обитания были стадион и пляжи.
Вскоре мы увидели и первых иностранцев, да еще и капиталистов! Дело в том, что поезда с участниками Московского фестиваля молодежи и студентов 1957 года шли через Брянск. Демократов везли днем, капиталистов - далеко за полночь. Мы встречали и тех и других. Особенно невероятная встреча произошла с канадцами. Мы на корявом английском приветствовали показавшегося в тамбуре парня.
- Яка станция, хлопцы? - на чисто хохляцком спросил он.
Мы опешили, а канадец уже орал басом: «Петро, Микола, Кыив проспалы! Выходьте, Брянск».
Из вагона стали выходить заспанные канадцы с балалайками и гармошками, и над перроном разнеслась мелодия «Светит месяц». Вокруг сновали переодетые оперативники, отнимали проспекты и сувениры...
После Московского фестиваля стиляги появились на улицах еще в большем количестве. Комсомол мобилизовал силы. Город украсили «Витрины сатиры» и прочая настенная агитация. Засуетились комсомольские патрули и бригадмильцы. Каждый более или менее приличный город считал своим долгом провести показательный процесс над «узкобрючниками». В Москве разоблачили какую-то «Голубую кобылу» и судили фарцовщиков. То же самое в Воронеже, Ленинграде и других университетских центрах.
Вот в это время и заговорили о «Божьей коровке» в Брянске.
Однажды Боря Шварц, неоднократный чемпион области по вольной борьбе в тяжелом весе, поведал, что с ним в ПТУ учится непризнанный поэт Сева С. Сева обил пороги всех брянских газет, но нигде толку не добился, очень озлобился и даже написал эпиграммы на редакторов и комсомольских вожаков.
Возникла идея сообщить Севе о городской литературно-террористической организации, имеющей связи с заграницей и помогающей становлению молодых талантов. Все тогда были увлечены романами Ильфа и Петрова, и вот по аналогии с легендарным «Союзом Меча и Орала» была придумана «Божья коровка».
На следующий же день организовали встречу с Севой. Перед ним предстали члены новоиспеченного общества: Митька Иванов, Вовка Кузьменко (Канцлер), Юрка Николаев, Юрка Бабушкин, Юрка Михайлов, Вовка А. (Аф), Вовка М. (Боб), Соломон Б. (Сэм), Толик Веселков (Толян), Вовка Веселков (Кава), Вовка Плавинский (Марта), Вовка Цурков (Цурик), Шурик З. (Джон) и другие. Сева притащил с собой тетрадку стихов и ознакомил «заговорщиков» со своим творчеством. Стихи оказались довольно топорными, хотя и патриотичными. Основной тематикой была борьба за мир и модная тогда советско-индийская дружба. Что-то вроде:
Хинди-русси бхай, бхай!
Выкусите, колонизаторы!
А если не нравится,
Можете с жалобой
К дяде Сэму отправиться!..
Услышав восторженные отзывы, Сева с радостью передал нам тетрадь, над которой компания пару дней хохотала. Однако на следующей встрече все снова были серьезны и предложили ему вступить в организацию: мол, только в этом случае напечатают «за бугром». Но для вступления в ряды нужно пройти испытательный срок и выполнить несколько контрольных заданий. Сева согласился - чего не сделаешь ради славы!
Тогда Севу представили якобы прибывшему специально для личного знакомства «резиденту». В качестве резидента выступал приехавший из Ленинграда студент иняза Генка Каган. Каган нес какую-то ахинею на смеси английского, немецкого и еврейского языков. Эту абракадабру переводил Кава. Сева проникся таким уважением к «резиденту», что стал во фрунт и чеканил ответы, как царский офицер перед императором.
Для вступления в организацию Севе предлагалось: пробежать 100-метровку за 14 секунд, подтянуться 12 раз на перекладине, забить гол в регби и совершить подвиг.
В следующие дни можно было наблюдать, как по дорожкам стадиона «Динамо» в закатанных до колен брючинах носится очкастый исполин с секундомером в руке, подбадриваемый группой «узкобрючников». Через пару недель Джой (такую подпольную кличку носил теперь Сева) одолел-таки зачетный рубеж в 14 секунд. С подтягиванием дела шли похуже, но и тут намечался прогресс.
Сложнее было с регби. Конечно, регби это только называлось. На снежкинском пляже из кочек ставились «ворота». Мяч можно было вести ногами, руками, хоть зубами. Силовые приемы ничем не ограничивались. После такой игры все ходили в синяках, шишках, с вывихами и прочими увечьями. Со стороны игра напоминала коллективную драку. После того как Джой побывал в паре схваток, его собирали по частям. И было решено: хотя Джой не совершил еще положенного подвига (забраться по пожарной лестнице на крышу школы № 2 и крикнуть «Да здравствует свобода!»), его можно принять в организацию экстерном.
Прием проходил по классическому сценарию ковбойских боевиков. На пустыре перед строем Джой торжественно прочитал переделанную клятву молодогвардейцев. Затем ему был вручен вырезанный Митькой Ивановым из консервной банки значок (божья коровка величиной со спичечный коробок), который надлежало носить под лацканом пиджака. Церемония закончилась торжественным распитием бутылки плодово-ягодного вина.
После этого Джою доверили принять участие в диверсии по подрыву моста через Нижний Судок. На ящике из-под конфет был изображен череп с костями и надпись «Взрывоопасно». В ящик положили пару кирпичей и заведенный старый будильник. Когда темной ночью группа «подрывников» спустилась в овраг, было сымитировано появление милиции, и все разбежались. Понимая, что игра зашла уже далеко, улику (ящик с кирпичами) уничтожили...
На этом «Божья коровка» прекратила свое существование.
Кончилось лето, иногородние студенты разъехались, местные тоже приступили к учебе и работе. Однако слухи о какой-то молодежной организации наполнили город. С Джоем больше старались не встречаться, тем более что он все время требовал, чтобы ему выдали оружие или взрывчатку Видимо, он побывал в органах и получил там задание «изобличить».
...Лет через пять «узкобрючников», правда, никакого отношения к «Божьей коровке» не имевших, все-таки судили. За какие-то хулиганские проступки, а также за то, что они пили вино, танцевали и – о, ужас! - ездили на такси. Но так или иначе «общественное мнение» было удовлетворено: «гнойник на здоровом теле юности города вскрыт».
Самое смешное в этой истории то, что в так называемой «Божьей коровке» не было ни одной девушки, юноши еще не курили, водку не пили категорически, да и к вину только еще приучались...
Н. Непомнящий.
P.S. На самом деле Наум Аронович немного ошибся, утверждая, что судили людей, не имеющих никакого отношения к этой первой "потешной" "Божьей коровке". Двое из перечисленных им участников этой организации получили сроки, один был братом осужденного и еще один проходил по делу в качестве свидетеля. Горе-поэт Сева С. был предан так называемому суду общественности.
Поэтому их фамилии, а также фамилии всех, кто в процессе рассмотрения дела был подвергнут остракизму, я приводить не буду.
Продолжение следует...
Комментариев нет:
Отправить комментарий