Газета "Брянский рабочий", 6 октября 1960 г.
Крах «Божьей коровки»
(заметки из зала суда)
Он идет по улице с девушкой. Подчеркнуто-узкие брюки, давно нестриженый затылок подпирает небрежно отогнутый воротник. Достает из кармана бутылку водки, запрокидывает и сосет. Она смотрит на него с невольным любованием: «О-о, какой особенный этот Герман!» А «особенный» отхлебывает из горлышка. Мысли у него тоскливые: «Плохо без денег. В ресторане бы сейчас сидеть, а не тащиться домой с поллитровкой. Хорошо еще Валька не заставила долго уговаривать». Ему девятнадцать лет, ей и того нет. Днем он явится с приятелем к ней за медицинскими бланками: надо же как-то на работе оправдаться. И так выговор за прогулы объявили. Правда, его это мало тронуло. «Шут с ним, выговором. Пусть трактор работает, он железный».
А позабавиться иногда можно и без денег. Просится Анатолий Ц. в их компанию, они «за». Только условия ставят. Прежде всего - модная прическа. Кто сделает? Приходи к С. Тот приходит, и Герман с Олегом С. подстригают его садовыми ножницами. Потеха. Такой обезображенной головы во всем свете не сыскать. На их языке - «обкарнали под колорадского жука». Потом они ведут его на почтамт принимать в общество «божья коровка». Там уже ждут Сэм, Боб, Очки, Л. Церемония обставлена торжественно.
- Встать, президент идет! - подается команда при приближении к столику Джона. Ц-ву предлагают присягнуть на верность принципам «БК». Вот некоторые: укоротить пальто на 15 сантиметров, уширить борта, отказаться от галстука, а носить бабочку, слушать только джаз, почаще бывать в ресторане.
Рядом люди пишут письма, у кого-то беда, он мучительно ищет слова в телеграмму, а они гогочут. Их предупреждают, но ведь они «особенные», они «свободные личности». Кому не нравится, пусть уходят, а им и в зале почтамта хорошо. Лишь появление милиционеров заставляет «свободные личности» пуститься наутек, бросив своего хромого «президента».
Вечер для них начинается обычно с танцев в клубе завода дорожных машин или в Доме офицеров. Но приходят они сюда больше девочек присмотреть. А танцы в клубе... Они презрительно усмехаются: «Разве это танцы? От них нафталином прошлого века прет». Вот познакомятся с девочками, свозят их в ресторан, а потом «покажут», как надо танцевать. Они гордятся: когда в театре готовили спектакль «Сегодня и всегда», артистов стиляжьим танцам обучал Сим Ш. - Сим из «коровьего общества». Никто не сравнится с ним в Брянске в исполнении рок-н-ролла. Артисты ахали, видя дергающееся тело, отсутствующий взгляд. Но они не знали всего. В кругу дружков и девиц на вечеринке Сим танцевал в трусиках. Не хотел уступать ему в этом и Валька Одесса. А там включилась Галина Х. И пошла круговерть. Долой одежды, вон, Венера, богиня любви, вовсе нагая и у скульпторов и художников.
Юнцы эти не принадлежали к религиозным сектам, но охотно заимствовали у них идею «свального греха». За выпитый девами коньяк и ликеры они требовали одной благодарности... Дверь на ключ, соседей за стенкой нет. Кричать бесполезно. А потом уже самым бессовестным образом использовали страх потерпевших перед тем, что подумают родные, товарищи: «Смотри, расскажем, какая ты непорочная...»
Не всегда, правда, удобна городская квартира. Лучше подальше от милиции, это прибавляет храбрости. Они берут «ЗИМ» и катят в Чайковичи. Благо у парикмахерши Х. хорошие и, главное, нужные знакомства: тетя Тоня Ш. недорого взяла за полдома на ночь - бутылку горькой и право повеселиться с ними. Братья С., Одесса и дружки их пришлись по душе хозяйке. Ребята без церемоний: от похабной частушки уши у них не алеют, сами могут ввернуть соленое словцо. Гвоздем вечеринки была скотская часть ее, она-то и привела в Чайковичи рьяных поборников джаза.
В паузах между вечеринками они находят другие забавы. Неудавшийся поэт Всеволод С. пришел к ним искать признания, ибо в редакциях его не оценили. Боб покровительственно разрешил: «Читай».
Цвел мак,
Улыбался ишак...
- И такое не напечатали? - поражался Виталий А.
- Не напечатали.
- Держись за нас. Мы опубликуем твои стихи. У нас связи с заграницей. Вечером выполнишь одно задание, и будешь нашим.
Вечером, сгибаясь под тяжестью, хлипкий С. тащил ящик. На нем были вырисованы череп, кости и предупреждающая надпись: «Взрывоопасно». Тикало в ящике, тикало в висках. С-ву приказали взорвать мост, в ящике, объяснили ему, мина с часовым механизмом. Он закопал ящик под мостом. За С. крались Боб и Аф. Они первыми встретили «диверсанта».
В ящике оказались кирпичи и будильник. Это была игра. Но очень уж пахнет от нее американской кухней. Вместе с джазовым громыханием в головы стиляг вошли и преступные мысли. От такой игры до пособничества врагу - расстояние короче воробьиного носа.
Случались спады в разгульной жизни компании, но причиной их было не просветление голов, а худоба карманов. Они научились тратить деньги раньше, чем научились зарабатывать их. А денег требовалось много. У них были замашки барчуков, некогда проигрывавших в карты папенькины имения. Они фыркали на автобусы, и чтобы покрыть расстояние от автостанции до дома С-ов (800 метров!) брали «ЗИМ» или «Волгу». В семнадцать лет они знали толк в коньяках и не знали стыда в самых постыдных положениях. А пьяный угар вел прямой дорогой к преступлению.
В апреле они встретились у автостанции: Герман, Сим, Боб и подручный сталевара со «Строммашины» Анатолий Ш. Ш. получил аванс, мысль выпить в честь этого была принята единодушно. Собственно, Ш-ва терпели в этой компании потому, что он зарабатывал 1.600 -1.700 рублей. Толя расплачивался за такси, оплачивал счета в ресторанах, «дружки» похлопывали его по плечу, а за спиной называли не иначе, как Лупатый или Заика.
Так было и в этот вечер. Пображничали в ресторане, покатались на «ЗИМе» и среди ночи остановили такси в Бежицком районе у дома Раи М. Из компании с нею был едва знаком С. Дверь, естественно, была заперта. Ш., науськиваемый собутыльниками, лезет в окно. А через минуту вся ватага врывается в квартиру. Девушка спит. Они выстраиваются у постели, стаскивают одеяло: «Крошка, вставай». Непристойные шутки, материна. Рая плачет, умоляет уйти их. Но не таковы эти «особенные», чтобы упустить случай. К счастью, девушке удается вырваться во двор. За ней гонятся, ударяют, но спасительный звонок к соседям дан. Шкодливые насильники разбегаются.
И вот закономерный конец - скамья подсудимых. Коллегия областного суда рассматривает дело «десяти». Вольные и невольные жертвы этой компании лишь на суде узнали, что Сэм - это Соломон Б., Одесса - Ф-ов, Джон - З-ов, Очки - Л-ев, Сим - Серафим Ш. Рядом с ними недоучка Герман С., исключенный из школы за хулиганство, Виталий А., уже судимый товарищеским судом в строительном техникуме, Ш-ов, студент технологического института Ч-ов и наладчик приборов М-ов. Одни, как два последних, хлебнули грязи и больше не захотели, другие ушли в нее по уши.
Судья интересуется:
- С-ва, вы когда-нибудь видели в руках обвиняемых книгу?
Нет, книги она никогда не видела, зато видеть стилет (род кинжала) у Сэма случалось.
- Е-ва, вас когда-нибудь приглашали они в кино или в театр?
Отрицательное покачивание головой. А ведь с С-вой и Е-вой провели они не один час.
- О чем же говорили они с вами?
- Герман рассказывал, какие на юге хорошенькие женщины...
Духовная нищета, полное смещение понятий о красоте и нравственности, цинизм, доведенный до предела, - вот их физиономия. Когда выходишь из зала заседаний, первое твое побуждение - пойти вымыть руки.
Свихнувшихся стиляг судят не только в зале. О них толкуют в коридорах, на улице, в магазинах. Какие только казни не придумали им: выслать на рудники, поселить на необитаемом острове, где все надо добывать своим трудом. Но нет страшнее казни, какую придумали они себе сами, - глумление над собственной юностью. Они безжалостно обокрали свою молодость. Поиск своей тропинки в жизни, споры до хрипоты о стихах, вера в торжество чистого и разумного, трепет первой любви - все, чем богата и счастлива юность, неведомо им, все вытеснено низменным, животным. Что вспомнят они, когда на висках пробьется седина? Сараи, в которых насиловали среди рухляди? Консервные банки, из которых тянули ликер? Или какофонию заокеанских джазов?
Они понимают, что не найдут в зале сочувствия. И один за другим мямлят: «Виновен, что вел неправильный образ жизни». Но тут же обвиняемый становится в позу обвинителя.
- Где была общественность? - негодует С.
- Почему комитет комсомола не вызвал меня? - вторит Л.
Они слышали, что валить собственные грехи на общественность не менее модно, чем щеголять в узких брюках. Слов нет, общественность мало сделала, чтобы развенчать стиляг. Но они позабыли, как задерживали их комсомольские патрули, сколько раз предупреждали на собраниях старшие. Галине Х. и Светлане К. настойчиво советовали: езжайте, где вас не знают, начните жить сначала.
И вот письмо Х. из Игарки:
«Мама, я встречаюсь здесь с иностранцами. У меня уже много тряпок заграничных. Американская резинка есть, домой привезу, купила два свитера... Мамуль, у меня есть трусики заграничные, мне один грек подарил. Потом капрон импортный...».
Она ничего не поняла, эта девица. За поношенные трусики она позорила звание советского человека. Молодежь Игарки не захотела дышать с нею одним воздухом - Х. изгнали из сибирского города. 15 суток ареста получила К. за свои неблаговидные дела.
А что же родители, неужели не замечали, куда катятся их отпрыски? В это трудно поверить. На суде они проходят свидетелями: инженер управления сельского хозяйства С. и его жена - инженер облпотребсоюза, директор областной базы «Главторгмашсбыт» А., телефонистка с дормаша Л. Но в приговоре суда будет приговор и им, родителям. Они, может, и научили своих Сэмов, Германов, Бобов пользоваться носовым платком, но не научили главному - жить. Вот и допрыгались, додергались Сэмы и Симы до скамьи подсудимых.
Гнойник на здоровом теле юности города вскрыт. Зловонный гнойник. Не все представители кичливой группки развратных стиляг сидят сегодня рядом с теми десятью. Но надо полагать, им всем воздадут сполна. И пусть пеняют на себя, если услышат за спиной свист в два пальца, если швырнут им в лицо гневные, но справедливые слова. Они их заслужили, выбрав на распутье юности распутство.
«Срамота какая», «недоумки» - это о них говорят сегодня в городе. Имеющий уши да услышит. Но хочется, чтоб не только до слуха, но и сознания их дошла жесткая правда этих слов. А за ум взяться не поздно. Благо недалеко ушли от той поры, когда мамы застегивали им помочи и вытирали грязные носы.
Крах «Божьей коровки»
(заметки из зала суда)
Он идет по улице с девушкой. Подчеркнуто-узкие брюки, давно нестриженый затылок подпирает небрежно отогнутый воротник. Достает из кармана бутылку водки, запрокидывает и сосет. Она смотрит на него с невольным любованием: «О-о, какой особенный этот Герман!» А «особенный» отхлебывает из горлышка. Мысли у него тоскливые: «Плохо без денег. В ресторане бы сейчас сидеть, а не тащиться домой с поллитровкой. Хорошо еще Валька не заставила долго уговаривать». Ему девятнадцать лет, ей и того нет. Днем он явится с приятелем к ней за медицинскими бланками: надо же как-то на работе оправдаться. И так выговор за прогулы объявили. Правда, его это мало тронуло. «Шут с ним, выговором. Пусть трактор работает, он железный».
А позабавиться иногда можно и без денег. Просится Анатолий Ц. в их компанию, они «за». Только условия ставят. Прежде всего - модная прическа. Кто сделает? Приходи к С. Тот приходит, и Герман с Олегом С. подстригают его садовыми ножницами. Потеха. Такой обезображенной головы во всем свете не сыскать. На их языке - «обкарнали под колорадского жука». Потом они ведут его на почтамт принимать в общество «божья коровка». Там уже ждут Сэм, Боб, Очки, Л. Церемония обставлена торжественно.
- Встать, президент идет! - подается команда при приближении к столику Джона. Ц-ву предлагают присягнуть на верность принципам «БК». Вот некоторые: укоротить пальто на 15 сантиметров, уширить борта, отказаться от галстука, а носить бабочку, слушать только джаз, почаще бывать в ресторане.
Рядом люди пишут письма, у кого-то беда, он мучительно ищет слова в телеграмму, а они гогочут. Их предупреждают, но ведь они «особенные», они «свободные личности». Кому не нравится, пусть уходят, а им и в зале почтамта хорошо. Лишь появление милиционеров заставляет «свободные личности» пуститься наутек, бросив своего хромого «президента».
Юнцы эти не принадлежали к религиозным сектам, но охотно заимствовали у них идею «свального греха». За выпитый девами коньяк и ликеры они требовали одной благодарности... Дверь на ключ, соседей за стенкой нет. Кричать бесполезно. А потом уже самым бессовестным образом использовали страх потерпевших перед тем, что подумают родные, товарищи: «Смотри, расскажем, какая ты непорочная...»
Не всегда, правда, удобна городская квартира. Лучше подальше от милиции, это прибавляет храбрости. Они берут «ЗИМ» и катят в Чайковичи. Благо у парикмахерши Х. хорошие и, главное, нужные знакомства: тетя Тоня Ш. недорого взяла за полдома на ночь - бутылку горькой и право повеселиться с ними. Братья С., Одесса и дружки их пришлись по душе хозяйке. Ребята без церемоний: от похабной частушки уши у них не алеют, сами могут ввернуть соленое словцо. Гвоздем вечеринки была скотская часть ее, она-то и привела в Чайковичи рьяных поборников джаза.
В паузах между вечеринками они находят другие забавы. Неудавшийся поэт Всеволод С. пришел к ним искать признания, ибо в редакциях его не оценили. Боб покровительственно разрешил: «Читай».
Цвел мак,
Улыбался ишак...
- И такое не напечатали? - поражался Виталий А.
- Не напечатали.
- Держись за нас. Мы опубликуем твои стихи. У нас связи с заграницей. Вечером выполнишь одно задание, и будешь нашим.
Вечером, сгибаясь под тяжестью, хлипкий С. тащил ящик. На нем были вырисованы череп, кости и предупреждающая надпись: «Взрывоопасно». Тикало в ящике, тикало в висках. С-ву приказали взорвать мост, в ящике, объяснили ему, мина с часовым механизмом. Он закопал ящик под мостом. За С. крались Боб и Аф. Они первыми встретили «диверсанта».
В ящике оказались кирпичи и будильник. Это была игра. Но очень уж пахнет от нее американской кухней. Вместе с джазовым громыханием в головы стиляг вошли и преступные мысли. От такой игры до пособничества врагу - расстояние короче воробьиного носа.
Случались спады в разгульной жизни компании, но причиной их было не просветление голов, а худоба карманов. Они научились тратить деньги раньше, чем научились зарабатывать их. А денег требовалось много. У них были замашки барчуков, некогда проигрывавших в карты папенькины имения. Они фыркали на автобусы, и чтобы покрыть расстояние от автостанции до дома С-ов (800 метров!) брали «ЗИМ» или «Волгу». В семнадцать лет они знали толк в коньяках и не знали стыда в самых постыдных положениях. А пьяный угар вел прямой дорогой к преступлению.
В апреле они встретились у автостанции: Герман, Сим, Боб и подручный сталевара со «Строммашины» Анатолий Ш. Ш. получил аванс, мысль выпить в честь этого была принята единодушно. Собственно, Ш-ва терпели в этой компании потому, что он зарабатывал 1.600 -1.700 рублей. Толя расплачивался за такси, оплачивал счета в ресторанах, «дружки» похлопывали его по плечу, а за спиной называли не иначе, как Лупатый или Заика.
Так было и в этот вечер. Пображничали в ресторане, покатались на «ЗИМе» и среди ночи остановили такси в Бежицком районе у дома Раи М. Из компании с нею был едва знаком С. Дверь, естественно, была заперта. Ш., науськиваемый собутыльниками, лезет в окно. А через минуту вся ватага врывается в квартиру. Девушка спит. Они выстраиваются у постели, стаскивают одеяло: «Крошка, вставай». Непристойные шутки, материна. Рая плачет, умоляет уйти их. Но не таковы эти «особенные», чтобы упустить случай. К счастью, девушке удается вырваться во двор. За ней гонятся, ударяют, но спасительный звонок к соседям дан. Шкодливые насильники разбегаются.
И вот закономерный конец - скамья подсудимых. Коллегия областного суда рассматривает дело «десяти». Вольные и невольные жертвы этой компании лишь на суде узнали, что Сэм - это Соломон Б., Одесса - Ф-ов, Джон - З-ов, Очки - Л-ев, Сим - Серафим Ш. Рядом с ними недоучка Герман С., исключенный из школы за хулиганство, Виталий А., уже судимый товарищеским судом в строительном техникуме, Ш-ов, студент технологического института Ч-ов и наладчик приборов М-ов. Одни, как два последних, хлебнули грязи и больше не захотели, другие ушли в нее по уши.
Судья интересуется:
- С-ва, вы когда-нибудь видели в руках обвиняемых книгу?
Нет, книги она никогда не видела, зато видеть стилет (род кинжала) у Сэма случалось.
- Е-ва, вас когда-нибудь приглашали они в кино или в театр?
Отрицательное покачивание головой. А ведь с С-вой и Е-вой провели они не один час.
- О чем же говорили они с вами?
- Герман рассказывал, какие на юге хорошенькие женщины...
Духовная нищета, полное смещение понятий о красоте и нравственности, цинизм, доведенный до предела, - вот их физиономия. Когда выходишь из зала заседаний, первое твое побуждение - пойти вымыть руки.
Свихнувшихся стиляг судят не только в зале. О них толкуют в коридорах, на улице, в магазинах. Какие только казни не придумали им: выслать на рудники, поселить на необитаемом острове, где все надо добывать своим трудом. Но нет страшнее казни, какую придумали они себе сами, - глумление над собственной юностью. Они безжалостно обокрали свою молодость. Поиск своей тропинки в жизни, споры до хрипоты о стихах, вера в торжество чистого и разумного, трепет первой любви - все, чем богата и счастлива юность, неведомо им, все вытеснено низменным, животным. Что вспомнят они, когда на висках пробьется седина? Сараи, в которых насиловали среди рухляди? Консервные банки, из которых тянули ликер? Или какофонию заокеанских джазов?
Они понимают, что не найдут в зале сочувствия. И один за другим мямлят: «Виновен, что вел неправильный образ жизни». Но тут же обвиняемый становится в позу обвинителя.
- Где была общественность? - негодует С.
- Почему комитет комсомола не вызвал меня? - вторит Л.
Они слышали, что валить собственные грехи на общественность не менее модно, чем щеголять в узких брюках. Слов нет, общественность мало сделала, чтобы развенчать стиляг. Но они позабыли, как задерживали их комсомольские патрули, сколько раз предупреждали на собраниях старшие. Галине Х. и Светлане К. настойчиво советовали: езжайте, где вас не знают, начните жить сначала.
И вот письмо Х. из Игарки:
«Мама, я встречаюсь здесь с иностранцами. У меня уже много тряпок заграничных. Американская резинка есть, домой привезу, купила два свитера... Мамуль, у меня есть трусики заграничные, мне один грек подарил. Потом капрон импортный...».
Она ничего не поняла, эта девица. За поношенные трусики она позорила звание советского человека. Молодежь Игарки не захотела дышать с нею одним воздухом - Х. изгнали из сибирского города. 15 суток ареста получила К. за свои неблаговидные дела.
А что же родители, неужели не замечали, куда катятся их отпрыски? В это трудно поверить. На суде они проходят свидетелями: инженер управления сельского хозяйства С. и его жена - инженер облпотребсоюза, директор областной базы «Главторгмашсбыт» А., телефонистка с дормаша Л. Но в приговоре суда будет приговор и им, родителям. Они, может, и научили своих Сэмов, Германов, Бобов пользоваться носовым платком, но не научили главному - жить. Вот и допрыгались, додергались Сэмы и Симы до скамьи подсудимых.
Гнойник на здоровом теле юности города вскрыт. Зловонный гнойник. Не все представители кичливой группки развратных стиляг сидят сегодня рядом с теми десятью. Но надо полагать, им всем воздадут сполна. И пусть пеняют на себя, если услышат за спиной свист в два пальца, если швырнут им в лицо гневные, но справедливые слова. Они их заслужили, выбрав на распутье юности распутство.
«Срамота какая», «недоумки» - это о них говорят сегодня в городе. Имеющий уши да услышит. Но хочется, чтоб не только до слуха, но и сознания их дошла жесткая правда этих слов. А за ум взяться не поздно. Благо недалеко ушли от той поры, когда мамы застегивали им помочи и вытирали грязные носы.
В. Белоусов
Комментариев нет:
Отправить комментарий