суббота, 25 февраля 2012 г.

Письма с кордона. Письмо второе.

Начало тут
Глушь да топь...
Еще ни разу не удалось пройти мне от Неруссы до Конского болота че­рез дубравы, лежащие к севе­ру от кордона. Перебредешь через одно озеро, выберешь­ся на сухой гребень и снова увидишь водную гладь. Пере­берешься и здесь по рухнувшим деревьям, а вода опять загораживает путь. Пойдешь вдоль топкого берега искать обход и вдруг — свежие следы человека. Да это же мои! За­крутишься, запутаешься — и думаешь уже не о том, как эти дебри пересечь, а хоть как бы назад выйти. Пучится, пу­зырится грязь, торчат из неё бородатые от тины сучья. Са­мый сильный ветер вязнет в вершинах дубов, и водная гладь всегда спокойна. В этом вечно мрачном мире сомкнутых крон засияет нео­жиданно посреди озера бе­лая лилия, и на душе посвет­леет. Начинаешь замечать сле­ды жизни: сдвоенные отпечат­ки лап выдры, поволоки боб­ров, кабаньи лежбища, крес­тики куликов.


А потом на берегу широко­го плеса Неруссы слушаешь тихое журчание подземных родников и думаешь, что это, наверно, самые глухие леса на Брянщине. Непреодолимые воды спасают лес от нашест­вия людей, а лес спасает во­ды от быстрого стока и высы­хания.
Затаишься у реки — и уви­дишь перелетающих с берега на берег куликов-перевозчи­ков. Совсем рядом сядет на ветку голубой зимородок- рыболов. Замрет, сорвется вниз, разобьет солнце в тихой воде на тысячи бликов и с ликующим писком вернется на ветку с крошечным щуренком в клюве. На песчаной отмели хищница-норка может устроить переполох у кладки зуй­ков, и тогда птицы со всей округи собираются ее бить...
С юго-востока по-над Неруссой к кордону ведет един­ственная дорога. До ближай­шей железнодорожной стан­ции Новенькое по ней пят­надцать километров. Правда, «дорога» — это не совсем точ­но. Нынешним летом ездить на «материк» приходилось только верхом... Лучше же всего в Новенькое ходить пеш­ком, через Конское болото. Выхожу перед рассветом. Это время встреч с ночными жи­вотными, спешащими на днёвку, пора пробуждения дневной живности. Иду не торопясь, слушаю нарождающееся ут­ро. Вот выворотень, похожий на сидящего человека. При­страиваюсь на колоде рядыш­ком. Увидел бы кто со сторо­ны— сидят двое. Огромные перья папоротника-страусника, тяжелея от росы, медлен­но опускаются. Я дожидаюсь, когда посветлеет и вернется с охоты в дупло сосны кро­шечная совка — воробьиный сычик. И иду дальше.
Сосновый бор переходит в дубраву, дубрава — в ольша­ник. Ручей, протекающий здесь, запрудили бобры. За­пруда кишит животными, но подойти незаметно трудно. Канюки сделали гнездо на са­мом высоком дереве. Они первыми замечают человека и подают сигнал опасности. После их зычного «кий-я» можно не таиться: запруда все равно будет пуста. Но когда канюки охотятся на ямновских сенокосах, удается по­дойти незамеченным. Самих бобров увидишь редко — ост­рый слух. Но почти всегда на поваленной в воду ольхе си­дят чирки, тут же охотится цапля, бегают по лопухам кув­шинок болотные курочки. Под ольховыми кустами я нахо­дил недоеденных выдрой щук.
На краю плотины останав­ливаюсь и вежливо припод­нимаю головной убор — при­ветствую свою старую знако­мую, Матильду. Матильда — гадюка совершенно черного цвета, с едва различимыми зловещими зигзагами на спи­не. Если позволяет время, я присаживаюсь отдохнуть и поговорить с «символом муд­рости» о жизни. Но змея, как и подобает мудрому созда­нию, лишь слушает. В первые времена нашего знакомства мы друг друга побаивались: она уползала и заросли чистотела, а я обходил их сторо­ной. Сейчас Матильда не пря­чется, а я в свою очередь, ее попросту перешагиваю. Мои шаги змея, видно, хорошо зна­ет...
За ручьем начинается забы­тая людьми гать. Ноги прова­ливаются в топину по колено, но упираются в гнилые брев­на. Добредаю до озера Зныковища. Низкие торфяные бе­рега огорожены двухметро­вым тростником. Летом здесь собираются кабаны, и я пок­рикиваю, чтобы они знали о моем приближении и успели скрыться. А то забрел раз прямо в расположение семей­ства — не знал потом, куда бежать. Куда ни сунусь, всю­ду из-под ног прыскают поло­сатые поросята, а угрожаю­щее уханье их мамаши разда­ется то из крапивы справа, то из камышей слева. Ничего об­щего с хрюканьем домашней свинки — разъяренный звери­ный рык! Свинья делала стре­мительные выпады в мою сторону, и хотя я теоретичес­ки прекрасно знал, что эти вы­пады лишь угроза, практичес­ки я предпочел оказаться на ольхе. С безопасной высоты сосчитал поросят: двенадцать было...
За Зныковищем до самого Новенького тянется Конское болото. Редко удается ныне деревьям стать взрослыми, тем более постареть. Вокруг же кордона удивительное оби­лие старых деревьев. Возле Неруссы есть дубы, которые не обхватишь и втроем. Рассказывают, что лесник, кото­рый строил кордон, целое ле­то прожил в беседке, укреп­ленной в кроне гигантского дуба, за что до самой смерти носил прозвище Тарзан.
Леса эти не успели выру­бить из-за отсутствия дорог. Выходит, что бездорожье — не всегда беда.
Игорь Шпиленок
Опубликовано в газете "Брянский рабочий" 6 октября 1983 г.
Продолжение следует...

Комментариев нет:

Отправить комментарий