"Одесский" брянский персонаж

Хорошая новость для тех, кому полюбились Заметки брянского старожила
Оказывается, что тот цикл из семи статей стал лишь началом сотрудничества Наума Непомнящего с газетой "Брянское время". Когда я работала над историей "Божьей коровки", Наум Непомнящий передал мне не только фотографии, но и вырезки из газет со своими статьями.
Сегодня я опубликую статью о человеке, который стал легендой послевоенного Брянска, хотя и не был никаким героем или передовиком производства. Речь идет о фотографе Фиме Маковском, о котором уже упоминалось в одной из заметок. В том, что люди старшего поколения его очень хорошо помнят, я убедилась буквально на днях, случайно услышав воспоминания одного из читателей, которыми он делился с сотрудницей отдела абонемента.
"Одесским" персонажем я назвала Маковского потому, что его чувство юмора не уступило бы даже чувству юмора знаменитой тети Симы из Одессы. Не знаю, существовала ли эта женщина на самом деле или это собирательный образ, а вот Фима Маковский жил в Брянске и запомнился многим именно своим веселым нравом и неунывающим характером.

Фима Маковский

Каждый входящий на рынок через центральный вход при всем желании не мог разминуться с растопырившейся прямо на проходе деревянной треногой. Над треногой, предупреждая возможные сомнения, красовалась рукописная табличка с категоричной надписью "ФОТОГРА­ФИЯ-ПЯТИМИНУТКА". Рядом на видавшей виды табуретке покачивал­ся эмалированный тазик с косячком плавающей поверху готовой продук­ции. Хлопотал тут невысокий, худоща­вый, с блестящей золотом фиксой во рту, хозяин "пятиминутки" Фимка Ма­ковский.
Вокруг треноги всегда кучкова­лись клиенты, фарцовщики, мазурики и просто охочие до зрелища зеваки. Фимка не столько работал, сколько давал представ­ление.
Фимка как падишах воссе­дал на табуретке. Время от времени, помешивая пожел­тевшим от химикатов пальцем в тазике, он непринужденно за­зывал клиентов:
- Мальчики, девочки, граждане, дамочки! Делайте портреты на паспорта и анкеты, на пропуска и дипломы, в семейные аль­бомы...

С Великой Отечественной он вер­нулся с боевыми наградами, конту­зиями и потерянным глазом. Убедившись, что потеря не является помехой в работе, он продолжил се­мейный гешефт. Маковский числился частником и, естественно, вступал в невольное противостояние с гене­ральной линией государства. Не вы­держал борьбы и прикрыл дело сшивший форменки всему командно­му составу гарнизона Аврущенко. Сошли с дистанции зубные техники сестры Рейдер, озолотившие челюсти каждому второму жителю города, включая партийный и советский аппа­раты. Зачехлив зингеровскую машинку, сдался на работу в ателье лучший городской закройщик Король...
А Фимкина тренога с трудом, но держалась, как Брестская крепость. Однако в стране было объявлено о строительстве коммунизма, чей при­зрак, по утверждению классиков, не отводил частнику места под солнцем. Но пока Фимка еще священнодейство­вал у аппарата.
- Мальчик, мальчик, смотри сюда, в глазок. Сейчас птичка вылетит!
- А птичка где?
- Как где? Улетела!.. Ну а ты, милый, куда шнобелем крутишь? Куда я тебе говорил смотреть?
Мужчина неуверенно поджимал ноги под табуреткой:
- У дырку етту, откель птичка вы­летит!
Птичка уже вылетела, когда тут мальчик сидел. Больше птички нету!..
- А ты куда должна смотреть? - ласково вопрошал он оседлавшую табуретку бабенку.
- В глазок энтот вот! - уверенно отвечала та, нет-нет, да и зыркая глазами  исподтишка в зажатое в руке зеркальце.
- Да не в глазок, а в глазки. Смотри в мои глазки!
Убедившись, что клиентка смот­рит на него во все глаза, он вдруг вы­гребал из глазницы свой стеклянный протез, держал его некоторое время двумя пальцами и... отправлял в рот. Клиентка в испуге выкатывала глаза.
- Ну вот, другое дело! - Фимка делал снимок. - Все, милая, готово. Слезай!
Клиентка продолжала сидеть, ухватившись руками за табуретку.
- Ну ладно. - Он доставал глаз изо рта и вставлял его на свое место, возвращая бабенку к жизни.
- Ой, ой, - крестилась та, сваливаясь с табуретки, - ой, страсти господни!
- Через пять минут, не забудь, я возвращаю ваш портрет! - кричал он вслед улепетывающей женщине.
Место на табуретке занимал угрюмый гражданин.
- Картуз снимите, милейший!
- Так сымай! Сымай так, говорю, я босый!
- Так я тебя не разуваться прошу. Может, ты лысый?
- Ну!
- Баранки гну! Снимай картуз, а то брат не узнает!
- Не, в картузе узнает. А то подума­ет, что меня замели!..
- Давай без фокусов, - усаживался на табуретку, как курица на гнездо, очень серьезный с виду мужик. Он стаскивал картуз, раскладывал акку­ратно его на коленях и грациозно пя­терней расчесывал свалявшиеся волосы.
- Готов? - вопрошал ставший тоже серьезным фотограф.
- Чичас гимнастерку заправлю и готов!
Фимка скрывался под накидкой:
- Да ты не дуйся, дядя. Сиди спо­койно, как на допросе!
Тот принимал на мгновение рас­слабленную позу, но затем непроиз­вольно снова хмурил брови и набычивал шею. Фимка вылез из-под накидки:
- Ты кто, колхозник?
- А чо?
- А то, что с такой физиономией тебя за кулака примут. Раскулачат, а я виноват буду!
Пока тот соображал, как отреагировать на реплику, Фимка снимал колпачок с объектива.
- Слышь, ты, снимай. Хватит ляс­кать!
- Так снял уже!
- Не, я сурьезно говорю, снимай!
- И я серьезно говорю, снял уже. Все!
- Как все?
-Так, все! Погуляй чуток и приходи за фото!
Мужик неуверенно покидал табу­ретку и, бурча под нос, отходил в сто­рону.
Спустя время сфотографировав­шиеся возвращались к треноге.
- Ну, готово?
- Быстрый какой! Ты ж только снял­ся!
- Как только, - мужик вытащил из брючного кармана часы на цепочке и поднес к глазам, - уже восемь минут прошло!
- Ух, ты быстрый какой. Быстро только кошки дерутся! Погуляй еще чуть-чуть.
- Эт сколь же чуть-чуть? - он снова смотрел на часы.
- А как проявится, закрепится...
- Так что ж получается, не пять минут?
- Ух, ты какой бухгалтер! Давай счи­тать. Я тебя снял за одну минуту, так?
- Ну, так...
- Минута во сколько раз меньше пяти? В пять раз, так?
- Ну!
- Баранки гну! Значит, я тебя снял в пять раз быстрее. А на все остальное осталось четыре минуты!
- Ну!
- А раз снял в пять раз быстрее, имею полное право все остальное сде­лать в пять раз медленнее, для балан­са. Вот теперь четыре минуты умножь на пять, умножил? Сколько получи­лось? Двадцать! Двадцать и одна - это двадцать одна минута! Иди, веди любого бухгалтера, пусть проверит рас­чет!
И мужик отходил в смятении.
- А чой-то у меня глаза мутные? - разглядывал фотокарточку другой.
- Пить меньше надо!
- Дык это я теперь выпимши, а когда фотографировался - ни в одном глазу!.. Слухай, ты мне яйцы не крути! Я три раза на хронте контуженный! На хрена мне такая фотокарточка? Я счас этот твой гребаный миномет к хреновой матери разнесу!
- Ну, дорогой мой, чем тебе глаза не нравятся - нормальные глаза! Ну, посмотрите, - он совал фото окружаю­щим, - глаза как глаза!
Все признавали его правоту. Клиент успокаивался и забирал фотокарточку.
- Ты, может, меня потом всю жизнь благодарить будешь, - говорил Фимка, дружески обнимая клиента. - Может, это твоя послед­няя фотография в жизни!
- Эт чегой-то? - настораживался клиент.
- Всякое может случиться: или аппарат сломается, или я помру, или тебя посадят!
У тазика стоял и копался в рас­творе пальцем лысый в картузе:
- Дык нет меня тута!
- Есть, куда же ты денешься? Лучше гляди!
- А чо глядеть, тут бабы одни!
Фимка подошел к тазику:
-Ну как бабы, а это что, не ты?
- Вроде не...
- Как не? Пиджак твой? Твой! Рубаха твоя?
- Вроде моя...
- А говорил, одни бабы, - бурчал фотограф, вылавливая фотографию и стряхивая с нее воду. Он мгновенно стащил с головы мужика картуз и припечатал фотокарточку к лысине. Затем нахлобучил сверху картуз.
- Не трогай, - напутствовал он кли­ента, - отглянцуется, сама отскочит!
Тот нерешительно делал несколь­ко шагов в сторону от треноги, с сомнением щупая через материю прилипшее к черепу фото.
- Эт чо ты мне такую морду наво­ротил? - удивлялся следующий.
- Я ж тебе говорил, не дуйся! - улыбался Фимка.
- Да я вроде и не дулся...
- Вроде Володи. Выходит, это я за тебя дулся?
- Мужики, - искал сочувствия тот у окружающих, - да у меня сроду такой морды не было! Чо я, в зеркало не глядюсь?
Он взял ручное зеркальце и очень внимательно стал изучать свою фи­зиономию.
- Не моя это морда! - категорично заявлял клиент. - На хрен мне эта твоя фотография!
- Не твоя?
- Нет, не моя!
Фимка было хотел и дальше убеж­дать строптивца, но вдруг глаз его за­горелся огнем первооткрывателя. - Эй, мужик, стой! Вот ты, лысый, иди сюда! Снимай картуз, покажи фотокарточку! Ну вот, - удовлетворенно говорил фо­тограф, передавая карточку хозяину, - схватил случайно чужую карточку. Из­вини, друг!
- Ну, энто другое дело! - говорил тот удовлетворенно.
- А как жа ж я? - растерянно раз­водил руками лысый.
- Что ты переживаешь, там их полный тазик плавает, найдем и тебя. А не найдем, так сфотографируем еще хоть десять раз!
***
Время шло. Маковский еще не терял оптимизма и по-прежнему зака­зывал в ресторане "Роземунду", но его обкладывали все упорней. Фина­лом стали статьи в газете и стенд в скверике Карла Маркса, где послед­него частника выводили халтурщиком и пережитком прошлого. Вдобавок ко всему ему пришили дело по спекуля­ции.

В последнем слове на суде Фимка произнес знаменитый монолог "А судьи кто..." Это привело к смятению в стане судей и народных заседателей. Одни удивлялись тому, что Ма­ковский написал такие талантливые стихи, другие доказывали, что он украл их у Грибоедова. Рассказывали, что в колонии он руководил самодеятель­ностью. Начальство упорно не хотело с ним расставаться... Так или иначе, в один прекрасный день Фимка вышел на волю, но фотографией больше не занимался.
Однажды на площади Ленина по­явилась телега, на которой как ни в чем не бывало восседал, натягивая вожжи, Фимка Маковский. И телега, и кобыла с заплетенной в косички гри­вой принадлежали славной артели "Искра". Сам возница числился в штатном расписании агентом по сбору вторичного сырья.

...А где, как вы думаете, мог жить Фимка Маковский? Конечно же, только в самом центре города, на площади Ленина. На том месте, где теперь тор­чит десятиэтажная коробка здания городской администрации, стоял особнячок горисполкома (бывший дом купцов Могилевцевых). Рядом притулился одноэтажный деревянный домик, в котором кроме семьи Маков­ских проживали еще и легендарные братья Кузерины, с чьими именами связаны яркие страницы послевоен­ного брянского футбола.

Так вот после вступления в ар­тель "Искра" Фимке снова пришлось вступить в противостояние с властя­ми за право проезда на телеге через площадь Ленина к собственной квар­тире.

У ЦУМа был поставлен регулиров­щик с белым жезлом и в белых перчат­ках. Удивительно, но именно этот регулировщик вызывал весьма стран­ную реакцию у лошади Маковского: подлая наловчилась справлять фи­зиологическую нужду прямо перед стражем порядка.

Регулировщик подал рапорт на имя командира отделения. Командир отделения - командиру отряда, тот - начальнику ГАИ, начальник - предсе­дателю райисполкома, а уж тот, соот­ветственно, председателю горисполкома. Кончилось тем, что на перекрестке торжественно установи­ли знак, запрещающий въезд на пло­щадь гужевому транспорту.

И тогда Маковский навесил на те­легу подфарник. Возница упорно до­казывал, что не нарушает ПДД и что телега, оборудованная электрообору­дованием, уже не телега, а относится по всесоюзному классификатору к классу автомобилей мощностью двигателя в одну лошадиную силу.
***
В офицерской столовой стоя­ли обеденная толкотня и гул. Оче­редь росла и роилась. К дверям столовой подкатила телега.
Фимка деловито укрыл спину кобылы пледом от насекомых и поспешил к кассе. Вы замечали, отчего люди начинают спешить? Они начинают спешить, когда об­заводятся транспортом. Фимка приехал на телеге и уже поэтому торопился. Но ни его авторитет, ни знакомые официантки, ни ссылки на нехватку времени, ни шуточки-прибауточки не могли поколебать очередь. Дежурный офицер неуважительно оттащил его от кассы. Фимка, не говоря ни слова, подвел офицера к окну и королевским жестом откинул за­навеску. Стоящая за окном ко­была бросила жевать сено, просунула голову в окно и, за­дрожав верхней губой и страшно оскалив желтые зубы, заржала на офицера.

- Мы мирные люди - продекламировал Фимка, - но наш бронепоезд стоит на запасном пути!
И под одобрительный шум проследовал к кассе.
Может, я что-то не понимаю, - делился своими сомнениями Фимка, - или среди вас есть умный человек? Вы мне можете объяснить, что такое врач?

- Так вы не знаете? Тогда слу­шайте меня! Врач - первый человек в городе! Так вот мой сын, чтоб он так жил, получил три образования: на­чальное, среднее и высшее. Он кончил медицинский институт. Так я думал, он теперь обеспеченный человек! А сколько, вы думаете, ему положили? Ему положили сто рублей в месяц! Так для этого, я спрашиваю вас, надо было учиться 15 лет? Слава Богу, что у него есть папа, и, слава Богу, что папа еще зарабатывает копейку!
* * *
...Все проходит. Все меняется. Снова появились рынки и частники. Правда, теперешние рынки мало чем напоминают тот, на котором стояла его тренога, и улицы Брянска совсем не те, по которым пылила его телега.
"Нашел о чем писать, - сказал мне один очень серьезный товарищ. - Мало ли в городе было интересных людей! Их именами названы улицы, о них рассказывают музейные стенды и памятные доски, они строили, твори­ли, писали, открывали... Да тут только копни!"

Он, конечно, прав, этот серьезный товарищ. Наверное, даже наверняка среди них были интересные люди. Но они сидели в кабинетах, залах заседа­ний или в творческих мастерских, и мне с ними общаться не доводилось. Зато я прожил жизнь бок о бок с теми, без которых вряд ли в полной мере можно составить полное представле­ние о нашем городе. Вот о них я знаю. О них и рассказываю...

Н. Непомнящий

Статья опубликована в газете "Брянское время"
(точная дата, к сожалению, была на вырезке из газеты не видна)

Фима Маковский

Listen or download Леонид Заходник Розамунда for free on Prostopleer

Песня просто так, для придания соответствующей атмосфэры :)